Вызовы Приграничья: лиминальная идентичность - проклятие, дар или призвание?

Аннотация:

Данная работа представляет собой размышления о природе лиминальности в контексте поиска символического «общего лиминального знаменателя», объединяющего странные группы симптомов и необычные группы людей, практику психотерапии и мантические системы. Территория Приграничья нуждается в своих картографах и исследователях, помогающих ориентироваться на ней и справляться с её вызовами. Возможно, лиминальные аспекты идентичности психолога могут стать его проводниками на территории Приграничья и опорой в процессе терапии. Идея работы над этим текстом возникла в процессе подготовки к юнгианской конференции и породила отклик по двум направлениям - откликнулись реальность личная и реальность профессиональная. Если говорить о личном плане работы принципа лиминальности - в своё время появление этого определения в моём личном словаре весьма успокоило и расставило на места массу явлений, наблюдений и воспоминаний событийного и эмоционального плана, и сопутствующих им фантазий, тревог и вопросов. В профессиональном плане - многие клиентские истории, со всем их событийным и бессознательным наполнением получили возможность быть осознанными - ввиду понимания сути происходящего, и обретения этим происходящим соответственного места и цели. Лиминальное пространство - это территория не просто между жизнью и смертью, прошлым и будущим, а территория, включающая своего рода символическое «наложение» друг на друга этих реальностей и состояний. Место, где пересекаются и перемешиваются человеческое и нечеловеческое - нечеловеческое как архаичное, природно-животное, некая архаичная пра-жизнь и то, что названо психоидным, существующим на границе сознательного и сознающего с бессознательным чувствующим и ощущающим. Размышления на тему лиминальности позволили сформулировать несколько пунктов, её описывающих. 1. В это пространство: - мы можем попадать без нашего рационального контроля, в периоды кризисов, переживаний различной степени интенсивности качества, от депрессии до психоза, когда рамки, скрепляющие наше сознание, не выдерживают под давлением бессознательных содержаний, когда переживание архетипического ослабляет и размывает организующую силу Эго; - мы можем переходить полуосознанно, пытаясь убежать от непереносимых обстоятельств и чувств, в поисках забвения и утешения; этот вариант ярко иллюстрирует книга Харуки Мураками «Кафка на пляже», где героиня на пике горестных переживаний открывает «вход» в промежуточное пространство, как будто бы застряв между миров на все последующие годы, как и двое других персонажей - молоденьких солдат времён 2-й мировой, сбежавших в лес от войны и пребывающих там поныне; мы можем периодически входить и, если так можно выразиться, в обыденном формате - как своего рода транзитные пассажиры вследствие особой психологической конфигурации, в том числе вполне осознанно, как «бойцы невидимого/лиминального фронта - в силу особенностей профессиональной деятельности. 2. Исходный уровень сознания, степень сбалансированности сознательных и бессознательных аспектов личности при входе в лиминальное пространство, цели его посещения и качество взаимодействия с ним определяют те аффекты и переживания, и финальные эффекты и следствия, которые мы получаем на выходе. 3- Итоги и результаты пребывания в пространстве перехода могут быть весьма разнообразны - от непонятных и потенциально опасных переживаний и артефакты, подобных находкам Зоны в «пикнике на обочине», до плодов творчества как своеобразных «лиминальных даров» - многие возвращаются оттуда со стихами и мелодиями, идеями и сновидениями. В целом, по отношении к теме лиминальности я гипотетически выделю несколько бытийных позиций - не в пл ане отношения, как интеллектуально-эмоциональной включенности, а, скорее в плане - «где я нахожусь по от-ношению к лиминальной реальности?». Итак... Первая: «я читал/слышал об этом... Отмечаю, что при соприкосновении с людьми, находящимися в этом пространстве, или в ситуациях, близких к лиминальным, мне весьма не по себе...» Вторая: «периодически я там бываю, чаще по работе... не очень приятно, но неизбежно, как часть процесса». Третья: «это одна из областей моей жизни, территория, которую я постепенно изучаю и по которой перемещаюсь относительно свободно, будучи способным пребывать там без потерь и с пользой». Далее мы будем контактировать в основном с третьей позицией и тем миром, в котором она действует. Самое интересное, что все эти размышления на тему лиминальности, периодов «перехода», «порогового пространства» внезапно привели к следующим наблю дениям. В этих терминах отчётливо просматриваются отсылы к привычным с ВУЗовского курса философии понятиям пространства и времени. По сути, мы вынуждены использовать принципы пространственно-временного континуума и соответствующий ему понятийный аппарат для описания реальности, которая по своей природе не имеет форм, рамок и размерности как таковых. Та самая «психе» - «душа», или психика со всеми их нематериальными «комплектующими» явно неизмеримы, неисчислимы и неуловимы для всех метрических инструментов, несмотря на длительные и многочисленные попытки бихевиористов и нейрофизиологов, пытающихся уловить отблески чувств и отклики аффектов в зыбких флуктуациях осциллографов и колебания вольтметров. Тем не менее, категория времени присутствует в рассматриваемой нами теме: ибо период лиминальности - это именно период, временной промежуток...правда, в нашем восприятии время в нем течёт не вполне ровно и даже иногда не вполне линейно, растягиваясь и сжимаясь, делая петли, порождая своего рода провалы и трещины в событийной ткани бытия. По крайней мере, так эти феномены описывают наши клиенты... да и мы сами при нахождении на развилках бытия можем испытывать нечто подобное, ощущая прерывность и эластичность времени. Также мы уверенно оперируем понятиями границ в отношениях и рамок сеттинга, и говорим о терапевтическом контейнере, в который должно комфортно помещаться то нечто, не имеющее представительства во временно-пространственном континууме материального мира в его обычном понимании. Возможно, это и вполне естественно и правильно в среде, функционирующей в контексте эвклидовой геометрии и декартовой философии, и соответствующей ей сфере психологии, работающей в фарватере, если так можно выразиться, относительной нормы... и тех видов психопатологии, которые хорошо изучены и получили надёжное объяснение академической наукой и классической нейрофизиологией. Но как быть, если периодически в мирную жизнь физики-механики врываются явления из категории физики квантовой, и некоторые психические феномены явно не могут быть вписаны ни в так называемую психологическую «норму», ни в прокрустово ложе утверждённых в МКБ-io болезней и синдромов? Если периодически в кабинете психоаналитика ощущается присутствие неких непривычных и не имеющих чёткого определения состояний, переживаний и, не побоюсь сказать, сил или энергий, за ними стоящих? В свое время Александр Блок мотивировал своё нежелание посещать собрания русских символистов тем, что они «говорят о несказуемом». Ну что же, в упомянутых выше случаях мы, психологи, вынуждены пытаться если не говорить о несказуемом, то описывать неописуемое. То, чему пока только подыскивается соответствия и имена, природа чего уточняется и определяется. В том числе, это те психические феномены, которые сопутствуют так называемым лиминальным состояниям, и которые манифестируют при вступлении человека в тот самый лиминальный период, в то самое пространство перехода. И эти «несказуемость» и «неописуемость» переживаемого человеком в состоянии лиминальности, когда не просто не находится адекватных слов и определений для чувств, но и затруднены процессы формирования метафор и порождения образов, как будто бы что-то напоминают. Помимо различных изменённых состояний сознания, наподобие просоночного состояния, разного вида трансов, поля слияния, описанного Натаном Шварц-Салантом, это в чем-то похоже на внутрипсихическую реальность так называемых пациентов-«психосоматиков». Поскольку вход в пространство лиминальности нередко открывается в моменты предельных переживаний, в периоды истощающих кризисов либо как следствие «разовых», но чрезвычайных по силе воздействия травматических ситуаций, переживания, их сопровождающие, трансформируются в симптомы неврозов, либо в психосоматические проявления, так сказать, пуская корни в тело. Тема психосоматики сопровождала (и сопровождает) меня на протяжении длительного периода моей практики как врача, и несколько менее длительного - как аналитического психолога. Вначале она ассоциировалась с толстыми томами амбулаторных карт, заполненных разнообразными обследованиями и разнообразными, порой противоречащими друг другу, диагнозами, далее — с долгими часами изматывающих сессий и непростых, порой не вполне приносящих облегчение и понимание супервизий. Если к практическим переживаниям и наблюдениям добавить постепенно пополняющуюся «библиотечку» на эту тему, то все, что связано с психосоматикой, как будто бы постепенно окрашивается в мрачноватые тона и приобретает некую угрожающую психоэмоциональному комфорту и интеллектуальному благополучию ауру. И впрямь, «психосоматические» клиенты очень часто тяжелы, назойливы, инертны, истощая как своей общеизвестной неспособностью к символизации, так и всеми индивидуально обусловленными особенностями. К тому же, поскольку ни один психолог не исключён из реального мира, он видит подобных «психосоматически-ориентированных» персонажей и в собственном человеческом микромире. Нередко это - наши знакомые, родственники, коллеги. Самое интересное, что, когда я лечила подобных пациентов как врач, не анализируя глубоко их психический мир, я была, так сказать, более милосердна к ним, как к личностям. Ну, «ушли в болезнь», ну, имеют так называемую «вторичную выгоду» от болезни, нередко вкупе с материальными компенсациями за нее, бывает... Но по мере погружения в аналитическую реальность, восприятие психосоматических клиентов как будто невольно приобретало своеобразный подтекст, некий негативный оттенок... Не в плане, что они - плохие, недостойные... нет, они - люди, достойные, как и все прочие, уважения... но все же - «не вполне правильные», не вполне адекватные; как писала Денис Рамос, - в плане «взаимодействия сознательной и бессознательной жизни», утратившие «связь своего тела с соматическим бессознательным», имеющие «более ограниченную и компульсивную внутреннюю жизнь», действительно, сложность выражения внутренних конфликтов в образах и символах, видимое отсутствие или затруднение связи с архетипическими содержаниями психики имеют место у большинства «классических» психосоматических пациентов. Однако иногда, пусть не часто, эпизодически, мне доводилось встречаться с людьми, у которых символическая функция вполне развита, фантазии и воображение активны в течение всей жизни, сновидческая реальность представлена и архетипическими образами в том числе. И тем не менее, эти, столь не похожие на «классических психосоматиков», люди имели проявления, которые вполне могли быть расценены как психосоматические эквиваленты. Эта группа представлена людьми разного возраста и пола, различного социального положения и уровня образования, разных профессий, в том числе, так называемых «помогающих». Это могут быть лица с выраженностью шизоидных, или эпилептоидных, или истероидных черт, обладатели как возбудимого, так и тормозимого типа центральной нервной системы. Объединяющими их качествами будут повышенная чувствительность как к внешнему событийному плану своей жизни, так и наличие не вполне объяснимых реакций эмоционального и соматического плана на воздействия и стимулы не вполне ясного происхождения. Как будто они ощущают нечто, что задевает, а то и потрясает их, дестабилизируя их эмоциональное и физическое равновесие... но это «нечто» неразличимо, неопределимо и не выявляемо, по крайней мере, обычным наблюдением и логическим анализом, пытающимся найти корреляцию между происходящим в жизни клиента и в его окружении, и тем, что он переживает. Мы можем наблюдать эффекты, но не можем нащупать их корни и истоки. Подобно тому, как в медицине есть загадочные диагнозы, наподобие ВСД и «лихорадки неясного генеза» - когда мы имеем букет симптомов, но их этиология и патогенез слабо представляемы. Эти люди часто навязчивы, вязки и вообще трудно переносимы как клиенты, погружая нас в ощущение собственной беспомощности как терапевтов, порождая растерянность, дезориентацию и раздражение, и на них, и на самих себя. Дональд Калшед в своей книге «Травма и душа» дает развернутое описание подобных клиентов, обращаясь, для расширения и углубления понимания их особенностей и самой сути происходящего с ними, к работам Джерома Бернстайна. Вначале Калшед говорит о клинических примерах, в которых пациенты используют психические убежища как способ защиты от контакта с непереносимой реальностью, о том, как сложно и тяжело дается аналитику контейнирование в этой терапии. Он пишет, что «аналитическая работа постепенно превращается в борьбу за власть, в которой аналитик, истово верующий в свои теоретические конструкции, противостоит манипулятивной защитной системе, с которой идентифицирован пациент, при помощи своих пугающих интерпретаций. При этом, однако, у нас не возникает ощущения, что гиперчувствительность пациента как-то связана со значимым аспектом его сущностного ощущения себя живым или что это уязвимое ядро, возможно, нуждается в сочувственном понимании со стороны столь же восприимчивого терапевта. Скорее всего, всю свою жизнь эти пациенты слышали, что они «слишком чувствительны», что их экстрасенсорные способности и аномальное знание о некоторых «невидимых» феноменах является безумием или расстройством. Воспроизведение этой установки аналитиком может привести к повторной травматизации пациентов или, как минимум, к усилению их сопротивления». (2) Не правда ли, каждый из нас хотя бы пару раз сталкивался с такими «невозможными» клиентами, чрезмерна чувствительность и восприимчивость которых были не просто трудно выносимы, но и когда ощущаться как небезопасные для нас как терапевтов, особенно в те моменты, когда мы попадали в поле слияния... Или когдав нашей жизни начинали происходить странные синхронии, созвучные с событийным планом жизни клиента... И вновь - слово Калшеду. «По моему собственному опыту, с печально известной гиперчувствительностью этих пациентов трудно работать, но она тесно связана с их определенной интуитивной способностью подстраиваться и быть эмпатичными к другим людям и к миру, в котором мы живем. Джером Бернстайн называет таких чувствительных людей «приграничными» (borderlanders) и считает, что они имеют особую связь с «трансрациональной реальностью» и с природой (Bernstein, 2005: 109). Для терапевта, настроенного более «реалистично», «духовная» чуткость этих людей может выглядеть как эскапизм или защитное использование грандиозных фантазий. Но на самом деле многие из этих пациентов, переживших травму, обладают психическими способностями, наличие которых может быть объективно подтверждено. Они могут «настраиваться на частоты», которые большинство из нас не может видеть или слышать. Много лет тому назад Уильям Джемс писал, что у людей, «сломанных» травмой, также «проломлен» вход в другое измерение реальности иногда их переживания иного измерения реальности могут иметь большое значение для выживания», (з) Позволю себе остановиться на двух пунктах этой цитаты. Первый: «духовная» чуткость этих людей может выглядеть как эскапизм или защитное использование грандиозных фантазий». Здесь проявляется момент, так сказать, «непроверяемой двойственности»: материал, который предоставляют подобные клиенты, может действительно выглядеть как «грандиозные фантазии» или чем-то наподобие галлюцинации... Возможно, потому, что диапазон их восприятия и палитра ощущений мо-гут оказаться шире, тоньше и глубже, чем у аналитика, у которого возникает искушение «записать в патологию» все то, что он сам не способен ощущать, воспринимать и осознавать. И здесь - логическая связка со вторым пунктом: «у людей, «сломанных» травмой, также «проломлен» вход в другое измерение реальности». Действительно, некоторые пациенты, перенесшие психологическую травму, либо находящиеся в длящемся кризисе, приносят ошеломляющие описания и впечатления. Способность к интеграции которых, возможно, напрямую зависит от степени развития у аналитика чуткости и гибкости восприятия, особенностей собственш ix «врат восприятия», если вспомнить метафору Уильяма Блейка. Приведу комментарий знакомого психотерапевта: «Что, ты занимаешься юнгианством? Да ведь у вашего Юнга был психоз, чему он может научить!». Конечно, Юнгу как ныне признанному авторитету, «отцу и основоположнику», научный мир ныне простил беседы с мертвыми и иные особенности биографии... но, как говориться, «что позволено Юпитеру, то не позволено быку », и для многих из нас, возможно, привычнее и спокойнее отнести к психотическим проявлениям непонятные и тревожащие свидетельства некоторых клиентов. В том числе, у тех самых клиентов, которых можно отнести к так называемым «приграничным личностям», если воспользоваться определением юнгианского аналитика из США Джерома Бернстайна. Бернстайн говорит о «множестве психических приграничий, порогов и лиминальных измерений. ...Ли-минальность подразумевает динамическое движение, развитие, эволюцию. ...Окультуренный Человек психически отделён и, похоже, навсегда оторван от духовной связи с природой». (4) И далее: «Есть особая категория людей, названных мною Приграничными личностями. Они были избраны переживать и проживать отрыв от природы, на котором зиждется западное эго. Они чувствуют вымирание видов; они чувствуют ужасное положение животных, которые больше не могут жить инстинктами, а вынуждены жить в условиях одомашнивания в качестве развлечение или пищи. У этих людей развита интуиция. Многие обладают паранормальными способностями, хотя и не знают этого. Они очень глубоко чувствуют, порой так глубоко, что входят в состояние, кажущееся нам иррациональным. В сущности, они очень чувствительны на телесном уровне. Они переживают насилие над землёй своим телом...» .

Авторы:

Издание: Психотерапия
Год издания: 2018
Объем: 10с.
Дополнительная информация: 2018.-N 5.-С.54-63. Библ. 10 назв.
Просмотров: 800